Вверх

Сухова О. А. Новгородский след в клеймах иконы Александра Казанцева «Святые князья Константин, Михаил и Феодор Муромские» 1714 года

Репертуар 87-ми сцен на монументальной иконе, созданной Александром Казанцевым (ок. 1658 — после 1730?) в соавторстве с его сыном Петром, отличается редким разнообразием1. Клейма в подробностях отражают житие св. князей Константина, Михаила и Федора, канонизированных на Церковном соборе 1547 г. (или «Повесть о водворении христианства в Муроме» 50−60 гг. XVI в.). Произведение представляет «историю града Мурома» от древних князей до времен Ивана Грозного, но не ограничено локальными рамками. Икона являет грандиозную картину, охватывая разные земли Древней Руси, объединенные в единое культурно-историческое пространство, судьба которого вершится на Небесах. Заглавное клеймо показывает Ангела Хранителя Мурома, молящего Господа о просвещении «неверного града» (Кл. 1).

На иконе «топографически» зафиксированы: Киев, Муром, Псков, Старая Рязань, Рязань (Переславль Рязанский). Иконописцы не обозначают Москву и Казань как крайние пункты военного походя Ивана Грозного 1552 г., зато дают сцену поклонения царя мощам св. Константина в храме Благовещения (Кл. 70) в Муроме, находящегося на пути следования войск. В нашем издании2, посвященном этой иконе Казанцева, рассматривались все клейма ее протяженного житийного цикла. Однако содержание этих композиций еще далеко не исчерпано и до конца не разгадано. И в настоящей статье попробуем показать, что на иконе имеется «новгородский след», хотя сам Новгород здесь зримо не присутствует.

Житие муромских князей создавалось «с использованием многих церковно-агиографических сочинений». В их числе — повести Ермолая-Еразма о Петре и Февронии († 1227/1228) и о епископе Василии, позже названном Рязанским († 1294 или пост. епис. — 1356; † до 1360), написанные в рамках канонизации местных чудотворцев в середине XVI в. Герои первой только упоминаются в житии св. Константина, а вторая в расширенной редакции полностью внедрена в его текст. Составитель знал летописные статьи: делал заимствования из Воскресенской, опирался на текст ПВЛ о крещение киевлян. Он был знаком с житиями Леонтия Ростовского — крестителя ростовцев — и архиепископа Иоанна Новгородского, согнанного горожанами с кафедры. История второго особенно интересна для нашей темы: в муромском рассказе о сходных с ним событиях об изгнании епископа Василия имеются определенные переклички, но без прямых текстуальных совпадений3.

Очевидно, что сочинитель жития князя Константина был эрудированным книжником эпохи митрополита Макария (1542−1563) и свободно ориентировался в круге церковной литературы своего времени. Именно таким писателем был Ермолай-Еразм, перу которого принадлежат две упомянутые муромские повести. Не исключено, что он же является автором какого-то первоначального текста о св. Константине4. Житие этого муромского святого и его сыновей известно в нескольких редакциях: краткой, средней, Похвального слова и пространной, в свою очередь имеющей разные варианты5. А. И. Казанцев предпочел из них выбрать самый полный текст для иллюстрирования. Именно в этой его иконе, посвященной князьям-крестителям города, особенно виден «интеллектуальный метод» работы изографа. Он стремился к некоему «историзму»: имея набор древнерусских образцов, создает произведение, соответствующее, по его представлению, древнему. Как и начитанный составитель жития, трудившийся за полторы сотни лет до иконописца, Александр Казанцев, очевидно, тоже был знатоком книжности.

Живописец, конечно, обращается и к изобразительным источникам, стараясь верно показать легендарный «первообраз» св. князей и события, связанные с христианизацией муромцев. Наверное, он знал две местные иконы, находившиеся тогда в соседнем Троицком монастыре и церкви Николы Зарядского: в клеймах более ранней (перв. трети XVII в.) отражено крещение киевлян, а другой (1677) — ростовцев (МИХМ)6. Любопытно, что в приходе этого посадского храма по описи г. Мурома 1723 г. проживал «Илья Иванов Казанцов 47 лет» с сыном Иваном 19 лет, оба «имели купечество». Не указано, чем они конкретно занимались, но известно, что по регламенту 1721 г. все население города делилось на категории, и в купцах числились не только торговцы, но и ремесленники, в т. ч. иконописцы. Не исключено, что Илья и Иван были близкими родственниками ведущего муромского изографа Александра Казанцева и, возможно, как и его брат Федор и сын Петр, тоже имели отношение к его профессии7. Так как грандиозная икона муромских князей 1714 г. писалась в мастерской Благовещенского монастыря, где А. Казанцев являлся главным мастером, то у иконописцев здесь было все для «полного погружения в тему»: гробница с мощами князей; на ней шитый покров 1661 г.; надгробный образ и другие иконы этих муромских святых. Они имели возможность изучать рукописи жития св. Константина, которые переписывались и дополнялись здесь же монахами, вероятно, еще со второй половины XVI в.8

Художники наверняка хорошо знали одну из главных реликвий Благовещенского храма — надгробный камень, обретенный по житию над захоронением князей-крестителей. Поэтому так тщательно и достоверно они смогли изобразить его в одном из клейм, фактически задокументировав местную святыню (Кл. 62). Эта «цка (доска) каменая велика самородная» была показана Ивану Грозному при посещении им церкви Благовещения в Муроме в июле 1552 г. Она стояла снаружи на месте обретения мощей у южной стены тогда еще деревянной церкви. Позже та самая плита песчаника неправильной формы, с окаменевшими на ней следами волновой прибойной ряби, была вмурована в северную стену паперти Благовещенского собора (88,9×177,5 см)9. И ныне она пользуется целительной славой у паломников10.

Любопытно, мысленно оттолкнувшись от следов волн на этом камне, проследить параллели в культе муромских и новгородских святых, наглядно проявившиеся в клеймах иконы Александра Казанцева. Волновые отметины доледникового периода на этой реликвии, почитаемой в Благовещенском монастыре, породили особые предания, по-своему объясняющие это природное явление. Рассказывают, будто на этом каменном «плоту» уплыли в изгнание Петр и Феврония вниз по Оке к Перемиловым горам11. Или то, что эта «каменная доска» на самом-то деле — окаменевшая мантия св. епископа Василия, на которой тот был унесен против течения вверх по Оке в Рязань. Полагаем, что эти ныне бытующие фольклорные представления зависимы и от некоторых эпизодов житий местных святых, и от их визуализации в клеймах муромских икон (МИХМ), которые показывают, что Петр и Феврония уплыли из Мурома, правда — на обычных лодках12, а святой Василий покинул город на епископской мантии. Весьма подробно история его изгнания муромцами и его чудесное перемещение по воде показано как раз на рассматриваемой нами иконе А. Казанцева 1714 г. (Кл. 74−87).

В то же время нельзя исключить того, что эти толки о камне с волнистой поверхностью имеют и более архаичный характер. Муромские предания о каменной плите как средстве передвижения по воде коррелируются с достаточно распространенным мотивом «плавания святого» в русской устной традиции. Современные авторы видят в «чудесном плавании» взаимодействие фольклора и агиографии13. Легенды о «камнеплавцах» проявляют контаминацию христианских сюжетов в мифологии угро-финов. Племена их заселили наши «русские местности» до славян; их боги, великаны и герои по сказаниям плавают на каменных лодках или камнях14. Таким же необычным способом в народных преданиях путешествуют по водам и «русские» святые — безымянные и популярные. Например, епископ-просветитель Стефан Пермский15 (1340−1396) или новгородец Василий (преп. Варлаам) — основатель Важского монастыря († 1492) в них представляются камнеплавцами, хотя в их житиях нет этого мотива.

Зато, что особенно интересно для нас, этот фольклорный сюжет имеет параллель с новгородским житием Антония Римлянина († 1147)16, сложившимся, как принято считать, к 70−80 гг. XVI в. Сюжеты необычного передвижения по водам «против течения» (на плоту, камне, святительской мантии) есть только в агиографии Новгорода кон. XV, XVI вв., Мурома сер. XVI в. и Ростова — в позднем житии св. епископа Иакова (1762). Г. П. Федотов числил эти города в тех «местностях», где «легенда совершает свой прорыв в агиографию»17. И, если их общий фольклорно-литературный мотив чудесного плавания не раз отмечался исследователями, то отражение его в изобразительных источниках впервые было показано в нашей статье 2017 г.18 В житии Антония повествуется об иноземном отшельнике, который, стоя на камне, за два дня и две ночи преодолел расстояние от берегов Италии до Великого Новгорода, плывя по водам «теплого моря» (т. е. — Средиземного)19, Невы и Волхова, на берегу которого основал монастырь во имя Рождества Богородицы (Антониев; 1131 — пост. игум.). В рамках нашей темы интересны переклички в становлении и проявлениях культа этого новгородского святого с муромскими чудотворцами, изображенными на иконе Казанцевых.

Литературное житие Римлянина относят к более позднему времени, чем повесть о муромских князьях, и канонизирован он был только через полвека после них (1597). Однако местное почитание новгородского чудотворца и валуна, что и ныне лежит в западной галерее Рождественского собора, на котором он по легенде приплыл, прослеживается примерно с того же времени, что и открытие по житию мощей муромских чудотворцев под каменной плитой, чтимой и теперь в Благовещенском храме. Произошли эти события в эпоху Церковных соборов Ивана Грозного и митрополита Макария. В Новгороде при игумене Вениамине (1547−1552) камень Антония перенесли с берега Волхова в монастырь и, написав на нем образ святого, вмонтировали в стену. «Слово похвальное» св. Антонию указывает: «На [камне] написати… преподобного Антония чюдотворца образ, имел же на руце воображен едину церковь Богоматери»20. Потом некоторое время чудесный камень находился в небрежении, пока почитание святого не было восстановлено к моменту его канонизации в конце XVI в.

В Муроме в 1552 г. царю Ивану Грозному было показано место захоронения «новых чудотворцев» с «самородной» каменной доской, которая позднее также оказалась вмурованной в стену. Но есть нюансы: если камень Римлянина неразрывно связан именно с ним, то в Муроме, согласно упомянутым устным преданиям, все несколько иначе. Чудо-плавание совершают не князья, а епископ Василий, сказание о котором присоединено к княжескому житию. И на иконе Казанцевых 1714 г. эти эпизоды с «чудоплавцем», изгнанным из Мурома и приплывающим в Старую Рязань, по иконографии напоминают популярные с конца XVI в. иконы с образом Антония Римлянина, подплывающего к Новгороду, стоя на камне. Муромский святитель в клеймах нашей иконы показан стоящим на мантии, по форме похожей на «иконописный» камень св. Антония (Кл. 84−85).

Плавание на валуне св. Антония закреплено иконописными подлинниками: «Стоит на камени… а камень на воде»21. И выделено в службе Собору Новгородских святых: «Антоние, на камень, яко на легкий корабль, возшел еси / Новаграда достиг и обитель в нем сотворив»22. Иконопись фиксирует его стояние на камне у берега Волхова, у стен монастыря, например, на иконах конца XVI в. (ГТГ и ГИМ)23. Явственнее намек на движение по воде на псковской иконе 1680 г. Семена Никитина (ПГОИАХМЗ)24. Подробность икон Римлянина — моление Богоматери (в облаке), иногда он с моделью храма. Здесь видна «генетическая связь» с «жанром ктиторского портрета» (В. Г. Пуцко)25. Так показан он, например, на двух иконах XVII в. (ГМИР; Музей икон, Германия, Реклингхаузен)26. Любопытно для нашей темы, что на второй из них (сер. XVII в.) на полях представлены Петр и Феврония. На шитом покровце XVII в. Антоний Римлянин тоже показан в молитве пред Божией Матерью, будто подносящий ей церковку (НГОМЗ)27. Убедительно путешествие святого в бурном потоке, удерживающего в руках миниатюрный собор, на старообрядческой иконе XVIII в.28 Сюжет необычного передвижения по водам Римлянина мог присутствовать в его ранних несохранившихся житийных циклах (иконы с его деяниями известны по упоминанию в описи Антониева монастыря 1696 г.)29. Он также имеется на клеймах двух старообрядческих икон первой четверти XIX в.30

Живописная же история св. епископа Василия на иконе Казанцевых 1714 г. (Кл. 74−87) является и самой ранней, и единственной житийной среди его изображений31. Так же, как в иконографии Антония, сложившейся в более раннее время, отдельный сюжет чудо плавания у св. епископа Василия является доминирующим32. Он отмечен в месяцеслове сер. ­50-х гг. XVII в. Симона (Азарьина): «Иже во святых отца нашего Василия епископа Муромского, иже из Мурома сяде на свою мантию и рекою Окою всем зримо отплове на Рязан вверх противу воды пловяше»33. В иконописных подлинниках XVIII в. описан также34. «Книга, глаголемая о Российских святых» числит его «Рязанским и Переяславским чудотворцем» и фиксирует, что плыл он «со образом Пресвятыя Богородицы и со двумя колоколы»35. Популярные изображения св. Василия представляют его в момент плавания на мантии с богородичным образом и посохом в руках (захваченные им из Мурома колокола не нашли отражение в его иконографии)36.

На иконе Казанцевых есть еще одно более явное проявление «новгородского следа», чем иконографическая перекличка с сюжетом плавания Антония Римлянина и почитанием его камня. Речь идет о своеобразном параллелизме с древней и занимательной новгородской историей, случившейся со св. Ильей-Иоанном — первым архиепископом Новгорода (1165 — пост. епис.; † 1186). Местное почитание св. Иоанна связано с обретением его мощей (1439), около этого же времени составлялась ему служба. Самый ранний список его жития датируется 1494 г.; канонизирован он был вместе с муромскими князьями в 1547 г.37 Древнейшими памятниками в его персональной иконографии являются пелена (ГММК) и фрагмент пелены (НГОМЗ) нач. XVI в. с единоличным образом чудотворца38. Самые ранние сюжеты с изображением деяний новгородского архиепископа Иоанна с XV в. присутствуют на оригинальных новгородских иконах, представляющих чудо от иконы Божией Матери «Знамение» («Битва суздальцев с новгородцами») (ГТГ, НГОМЗ). Известно еще пять подобных икон XVI-XVII вв., одна из них — конца XVI в. происходит из коллекции Т. Мавриной (ГМИИ)39. На иконах более позднего времени та же история отражена большим количеством клейм, обрамляющих образ «Богоматерь Знамение» (80-е гг. XVII в., ЯХМ; кон. XVII в., ГИМ; сер. XVIII в., ГРМ). Житийные сцены представлены в миниатюрах, посвященных Иоанну Новгородскому в Лицевом летописном своде 70-х гг. XVI в. и на иллюстрации сборника перв. пол. XVII в. из собрания И. А. Оболенского40. Известно, что они также имелись на деревянной раке святителя с резными сценами (1663)41.

Наиболее полная «сводная» живописная версия его жития ранее была представлена в 28-ми клеймах новгородской иконы, опубликованной П. Л. Гусевым (1903) и утраченной во время Великой Отечественной войны42. В сюжетных же сценах сохранившегося муромского произведения 1714 г., посвященного местным чудотворцам, эта новгородская легенда нашла свое­образное преломление. Житие Иоанна Новгородского (стар. спис. — РНБ. Солов. № 500/519, 1494 г.)43, очевидно, внимательно читал автор муромской повести о князьях-крестителях и св. епископе Василии. В свою очередь, ее тщательно проштудировал и подробнейшим образом проиллюстрировал иконописец А. И. Казанцев. Повествование новгородского жития в своей основной редакции многофабульное: о чуде от иконы Богоматери Знамение, обретенной архиепископом Иоанном, явленном во время битвы суздальцев с новгородцами; «новелла» о том, как святитель на бесе путешествовал в Иерусалим, и сюжет о его чудесном плавании на плоту против течения в момент изгнания со святительской кафедры; история с «проявлением» мощей св. Иоанна после «забвения» его гробницы.

В пространной версии муромской повести также несколько сюжетов: история и чудеса иконы Муромской Богоматери, принесенной из Киева кн. Константином; повествование о его победе над муромцами и их крещении; рассказ об обновлении города Мурома кн. Юрием Ярославичем; «новелла» об изгнании и чудесном плавании епископа Василия на мантии и перенос святительской кафедры в Рязань; история обретения мощей кн. Константина и его чад, принесение их образа и службы из Пскова; строительство каменного Благовещенского храма Иваном Грозным.

Исследователи, подчеркивая генетическую связь муромской агиографии с житием Иоанна Новгородского, касались в основном схожести историй об изгнании епископов44. Нам же представляется, что некие переклички видны и в других частях обоих произведений, а также в характере соединении в них сюжетов, которые и по отдельности могут восприниматься самостоятельными. При этом история Ильи-Иоанна объединена деяниями одного главного героя, происходившими в основном в одно время и в одном месте — Новгороде и окрестностях, кроме эпизода с полетом в Иерусалим. Муромское повествование связано с несколькими персонажами разных эпох, действующими не только в Муроме, но и в других местах. Составные части повествования и их фабулы здесь согласованы гораздо меньше; заметны некоторые нестыковки в изображении событий и порой заметно отсутствие мотивировок у действующих лиц. Все это проявляет вторичность и зависимость этого литературного рассказа от более раннего новгородского.

Итак, визуально познакомиться с подробностями жития Иоанна теперь можно только по иллюстрациям в упомянутой книге П. Л. Гусева «Новгородская икона святого Иоанна (Илии) архиепископа в деяниях и чудесах» (1903). Ныне утраченный образ находился в новгородской церкви Власия на Торговой стороне в приделе во имя ап. Иакова. К началу XX века живопись на нем была под записью. Гусев полагал, что для боковых досок (кажд. — 213×30,8 см) с клеймами могли использовать части древней раки (до 1559). Как считают сейчас, этот живописный цикл создавался не ранее XVII в.45 Сцены деяний Иоанна располагались в два ряда — по 14 с каждой стороны центрального образа. Все они опубликованы в книге П. Гусева в виде прорисей (с воспроизведением надписей) и схемой их расположения. Весьма любопытно сопоставить 28 прорисей с клейм несохранившейся новгородской иконы архиепископа Иоанна с более чем втрое большим количеством сцен на рассматриваемой муромской иконе Казанцевых 1714 г. Начальные пять сюжетов (Кл. 1−5. — рис. 3, 5, 6, 8, 11 — в кн. Гусева) на утраченном памятнике — от рождества до поставления в епископы св. Иоанна, традиционны для житийных циклов. Они за рамками нашего сравнения, т. к. подобных эпизодов нет в повествовании о муромских князьях и епископе Василии, и, соответственно, нет их и у А. Казанцева. Главные герои на протяжении всего цикла представлены одинаково: князь Константин — зрелым мужем, точно таким же по облику, как его отец — киевский князь Святослав; св. Василий — в образе седовласого старца.

Следующие девять рисунков с клейм жития Иоанна (Кл. 6−14 — рис. 13, 14, 16−21, 23) посвящены чудесам новгородской иконы «Богоматерь Знамение», взятой им из Преображенской церкви на Ильине улице Торговой стороны для защиты города. Икона, водруженная на стену града, развернулась от стрел и заплакала, а на противников опустилась тьма, отчего они в ужасе бежали. Здесь иконописец проиллюстрировал «Слово о знамении Святыя Богородица» («Сказание о битве новгородцев с суздальцами»), ок. сер. XIV в.46 Оно в легендарной форме отражает реальное историческое событие и рассказывает о новгородской иконе сер. XII в., которой было установлено празднование при архиепископе Иоанне (27 нояб.) и которая доныне находится в Софийском соборе Новгорода47. В 1169/1170 г. на Новгородскую землю вторглось объединенное русское войско во главе с Мстиславом — сыном Андрея Боголюбского. В его составе были дружины Владимиро-Суздальского, Смоленского, Рязанского, Муромского, Полоцко­го и других княжеств. Владычная летопись фиксирует дату штурма Новгорода 25 февраля и констатирует: «И к вечеру победи я князь Роман с новгородьцы силою крестьною, и святою Богородицею, и молитвами благовернаго владыкы Илие»48. Сказание об этом чудотворном новгородском образе в качестве составной части входит и в житие Илии-Иоанна. В этих событийных эпизодах на исчезнувшей новгородской иконе, посвященных образу Знамения, архиепископ Иоанн действительно является главным действующим лицом. И даже сцены, где нет его изображения, связаны с ним непосредственно, т. к. показывают исполнение его распоряжений.

В связи с нашими поисками «новгородского следа» на муромской иконе Казанцева, любопытно подчеркнуть то обстоятельство, что муромцы были в составе войска, осаждавшего тогда Новгород. Направил их туда в помощь великокняжеским силам князь муромский Юрий Владимирович (1162−1174), отец Давида Юрьевича — прототипа св. Петра Муромского. Особенно интересно, что составитель Архангельского (Устюжского) летописца в первой четверти XVI в. под 1169 г. прямо указывает, что именно муромец — один из 72-х князей — попал стрелой в икону Богоматери — защитницы новгородцев: «В лъто 6677 Князь Андреи Юрьевичь посла сына своего Мсътислава на Новград ратью, а с ним 72 князя, и много множество вои; и приступиша ко граду уже взяти. Они же вынесоша на град обрас пречистыя одигитрiие, и по гръхомъ один князь муромец стрълив на город и приде во образ иконы. Она же отврати лицъ на град, а ратныя вси послепоша; имаше ратныхъ руками»49. Известный фольклорист В. Ф. Миллер считал это летописное сообщение преданием, которое каким-то образом связано с эпизодом былины о ссоре Ильи Муромца с князем Владимиром, где богатырь в знак протеста стреляет по церквям:

«Й он береть-то как свой лук разрывчатой,

А он стрелочки берет каленые…

На церквах-то он кресты все повыломал,

Маковки он золочены все повыстрелил» (Гильфердинг. № 76)50.

В клеймах произведения Казанцевых тоже представлена история «своей» чудотворной иконы Богоматери. Принесенная князем Константином из Киева, она явила первое чудо, заставившее муромцев принять крещение. Второе чудо от нее обеспечило чудесное плавание св. Василия в Рязань, где она и почиталась как «Муромская»51. В отличие от известной новгородской святыни, она не имеет какой-либо конкретной основы. Чтимый в Рязани образ был утрачен в советское время. По версии И. А. Кочеткова, он мог относиться не к глубокой древности, а ко времени рязанского князя Василия и, вероятно, был создан между 1483—1501 гг.52 Сохранившиеся списки «Богоматери Муромской» относят не ранее, чем ко второй половине XVI в., т. е. ко времени уже после составления агиографии св. Василия и св. Константина, где она и упоминается. Сюжет, с ней связанный, является сквозным в княжеском житии. Соответственно, на огромной иконе Казанцевых он отражен на протяжении всего событийного цикла. Изображение самого чудотворного образа присутствует в 23-х сценах (Кл. 6, 8, 10; 28, 30, 32; 35−38; 63, 65, 71; 74, 78−86).

Рассматривая не только эти, но все клейма с предысторией и обстоятельствами первого чуда от него, можно заметить в некоторых из них отголоски новгородских событий 1169/1770 гг. Церемониальные моменты молебна и передачи образа св. Константину в Киеве не связаны здесь напрямую с драматическими событиями, как в новгородском случае. Интересно, что икона вручается князем-отцом князю-сыну, а митрополит только благословляет. Зато можно заметить в этих сценах и далее — при отображении прижизненной истории кн. Константина — некоего безымянного епископа, посланного с ним в Муром (Кл. 11, 28, 29, 32, 35−36, 39, 40, 44, 46−48, 50, 54−57). Он — второстепенный персонаж, всегда «в тени» главного — св. кн. Константина. И все же имеется некоторая его причастность к перенесению чудотворной иконы. И возникает ассоциация с образом архиепископа Ильи-Иоанна, связанного с новгородской реликвией. В муромском случае главная роль от духовного лица «передана» князю. В этом епископе — без именующей надписи и нимба, изображенном в клеймах иконы 1714 г., угадывается местночтимый святой — первый муромский епископ Василий (мощи под спудом в Благовещенском соборе). По преданию, он пришел из Киева с князем Константином-Ярославом для крещения муромцев и будто умер с ним в один год (1129)53.

Клейма во втором и третьем регистрах нашей иконы отражают захват Мурома князем Константином — представителем киево-черниговской династии (Кл. 14−27). По сути, здесь иконописцы показывают оборону города муромцами от осаждавших его киевлян, как в сказании о Знаменском чуде новгородцы сражаются за свой город с суздальцами, в числе которых те же муромцы. В обоих случаях Бог не на муромской стороне: в первом — потому что злые язычники; во втором — хоть и христиане, но соратники врагов вольного Новгорода. Чудотворная икона еще не стала «Муромской», она в стане врага и защитить непросвещенных жителей никак не может. Отголоски Знаменской легенды, однако, просматриваются в деталях иконографии.

Привлекают внимание две крайние сцены справа второго регистра (Кл. 21−22). Композиции их построены так, что они оказываются обращенными друг к другу. Это создает эффект столкновения двух групп всадников, усиленный изображением одинаковых белых коней у предводителя муромцев и князя Константина. Муромцы-язычники узнаваемы благодаря своим «басурманским» одеждам и шапкам. За Константином сын Федор и русское войско. Изображения всадников, свободно расположенные и развернутые на плоскости в клеймах иконы 1714 г., выглядят несколько статичными. По иконографии они восходят к двум группам конных послов, которые обычно присутствуют в среднем регистре икон «Битва суздальцев с новгородцами» XV-XVI вв. Соответствующие рисунки с клейм житийной иконы Иоанна Новгородского XVII в. из книги Гусева (Кл. 13, 14 — рис. 21, 23) выстроены иначе, и по композиции больше напоминают сцены битв из Лицевого летописного свода.

Но на первом из этих рисунков имеется интересная для нас иконографическая подробность: в темном проеме кремлевских ворот виден круп лошади и часть спины всадника (Ил. 21). Вероятно, это «обобщенный» новгородец, спешащий укрыться в городе от стрел суздальцев. Икона Знамение показана на стене, но она еще не явила чуда, которое было изображено в следующем клейме (Ил. 23). На нашей иконе имеется сходная сцена, показывающая бегство муромцев от преследующих их воинов во главе с князем Константином (Кл. 23). В проеме городских ворот видны крупы трех коней и сидящие на них трое горожан, обернувшиеся назад. В надписи к клейму, как и в самом тексте княжеского жития, отсутствует какое-либо внятное объяснение, почему именно в этом эпизоде муромцы так внезапно испугались князя Константина: «Невернии же граждане видевше храбрость и мужество его и устремление християнское ­
Г (о)с (по)ду Б (о)гу устрашившу их нападе на них ужасъ и трепет и вбегше во градъ». С иконой Божией Матери, которая проявится как чудотворная «Муромская», св. Константин выйдет намного позже, убеждая злых язычников принять крещение. Ужас муромцев и других русских дружин под Новгородом в Знаменской легенде выглядит гораздо логичнее, так как чудо от иконы Богородицы описано конкретно и убедительно.

Далее одиннадцать прорисей с клейм утраченной новгородской иконы архиепископа Иоанна представляют наиболее занимательную часть его жития, рассказывающую о его путешествии на бесе в Иерусалим. И о кознях беса; обвинении святителя народом в блуде; его изгнании из Новгорода и испытании на воде. И о чудесном плавании против течения; оправдании и прославлении архиепископа (Кл. 15−25 — рис. 25, 27, 28−36). В основной редакции она имеет заголовок: «Слово 2-е. О том же о великом святители Иоанне, архиепископе Великого Новаграда, како был въ единой нощи из Новаграда во Иеросалиме-граде и пакы возвратися в Великий Новъград тое же нощи»54 Бес из мести подстроил обвинение владыки народом. Новгородцы изгнали святителя, спустив его с моста на плот, отправив по бурному Волхову. Но плот понесся против течения реки к Юрьеву монастырю, и, потрясенные чудом, горожане умолили Иоанна вернуться на кафедру. «И осудша его яко блоудника… посадимъ его на плотъ на реку на волховъ и давыпловетъ из града ншего внизъ по ръци, и выведоша стого и целомудренного великаго стая… iоанна на великiа мостъ иже на ръцъ на волховъ… на плотъ посадиша избыстися лукаваго диавола мечьтанiе… и егда посаженъ… на плотъ на рецъ на волховъ и попловъ плотъ вверхъ ръки… на нъмже нсъ даже противу великiе быстрины…»55 Полагают, что этот эпизод основан на исторических реалиях, и новгородцы испытывают Иоанна на воде по своим обычаям56. Любопытно, что в НПЛ под 1176 г. отмечено пятидневное обратное течение Волхова57.

В агиографии «чудоплавцев» архиепископа Новгородского Ильи-Иоанна, епископов Василия Рязанского и Иакова Ростовского, принявшего у них эстафету, мотив плавания связан с изгнанием со святительской кафедры. Явленные ими чудеса на водах оправдывают владык в глазах паствы и посрамляют беса. Жития их созданы в разное время; сходный сюжет вариативен в текстах кон. XV (Иоанн), сер. XVI (Василий) и нач. 60-х гг. XVIII (Иаков). М. В. Кривошеев в «рассказе-предании» о св. Василия ищет не конкретное происшествие муромо-рязанской истории, а проникновение в него отголосков реальных смещений епископов в Древней Руси и часто в наших местностях: «Сам факт удаления владыки не является выдумкой автора, поскольку подобные сцены можно наблюдать в летописи. В 1157 г. «изгнан бысть Нестор епископ Ростовский с престола его». В 1159 г. ростовцы и суздальцы изгнали епископа Леона (трижды изгнан). Через десять лет событие повторилось, но уже с владыкой Феодором»58. Перечень легко расширить: в 1208 г. епископа Арсения Рязанского увел в плен владимирский князь Всеволод III; в 1130 г. епископа Новгородского Иоанна (Попьяна) «отвергли» от кафедры и поставили Нифонта; там же в 1228 г. архиепископа Арсения изгнала «простая чадь из владычня двора»59.

Итак, предыстория бесовских козней против архиепископа Иоанна представлена на шести рисунках в книге Гусева с клейм утраченной иконы XVII в. (Кл. 15−20 — рис. 25, 27, 28−31). Показано, как во время молитвы к святителю в рукомойник забрался бес, которого Иоанн заклял. Нечистый просил об освобождении и договорился с архиепископом, что доставит его ко Гробу Господню. Обратившись конем, черт несет Иоанна в Иерусалим и возвращает в Новгород. После чего святитель дает слово о неразглашении этого унизительного для беса происшествия. Далее изобразительная версия иконы переходила непосредственно к козням дьявола и «чудесному плаванию» святого, что отражено в пяти рисунках (Кл. 21−25 — рис. 32−36). Первая сцена являет беса-девицу в покоях святителя (в качестве улики показаны висящие вверху сапожки). Во второй — толпа обвиняет владыку. Третья достоверно рисует испытание архипастыря — спуск его с моста на плот (фигура св. Иоанна с распростертыми руками выразительна и напоминает Распятие). В четвертой кульминация — «Чудесное плавание» по Волхову. Иоанн в узорной мантии и святительском клобуке твердо стоит на плоту, приложив руки к груди. Волхов — в виде бурного потока с волнами-завитками. На берегу его ожидает духовенство и народ. В последней сцене у стен Юрьева монастыря новгородцы умоляют архиепископа вернуться. Стоит отметить, что очевидно эпизод «чудесного плавания» св. Иоанна не стал самым популярным в его агио­графии и иконографии, в отличие от его же путешествия на бесе в Иерусалим. В службе ему чудо на воде не звучит, не фиксируют его иконописные подлинники. Так что данная несохранившаяся иконописная версия в этом отношении уникальна.

Муромская литературная история чудесного плавания св. Василия, подробно проиллюстрированная на иконе Казанцевых 1714 г. (Кл. 74−87), генетически связана с новгородским сюжетом про св. Иоанна и считается по отношению к нему вторичной. По мнению Л. А. Дмитриева, хотя бы даже потому, что чудо здесь «случайное»60. Бес, «воображаяся в девицу», вредит Василию без особой причины, т. к. предыстория не рассказана в повести и, соответственно, отсутствует в клеймах Казанцева. А Иоанну бес мстил за унижение, о чем поведано и в житии, и было показано в клеймах утраченной новгородской иконы XVII в. Повесть Ермолая-Еразма «О граде Мураме и о епископьи его, како преиде на Рязань» кон. ­1540-х гг. известна в его автографе (РНБ. Солов. № 287/307, не позд. нач. 60-х гг. XVI в.)61. В измененном виде входит в житие св. князя Константина сер. — не позд. 60-х гг. XVI в., где соединена с обновлением Мурома князем Юрием Ярославовичем (в 1351)62. В истории о муромском епископе уделено внимание только его чуду перемещения на святительской мантии, а вместе с ним и церковной кафедры.

Особый список (ПГОИАХМЗ) — «Повесть како преиде из Мурома града епископство в богоспасаемый град Переаславль Рязанский» — составлен «вскоре после 1619 г.» (Г. К. Вагнер)63. В нем Василий на мантии достигает Старой Рязани, а из нее также плывет в новую Рязань: «И ту мало помедлив и обглядав места того, бе бо уже град той славный разорен от безбожного царя Батыя. И паки вседе на мантию течаше божия духа благостию направляем вверх тоя же реки. И егда прииде на место то идее же ныне град Переаславль Рязанский стоит, и ста ту, и возлюби место зело» (Л. 405об.)64. Какого епископа Василия имеет в виду повесть, не известно. Один умер в конце XIII в.; другой жил при князе Олеге Ивановиче (нач. 50-х гг. XIV в. — 1403). Василий II получал от него земельные пожалования и льготы. Церковь часто считает героем повести Василия I. Время установления почитания точно не определено. На Соборе 1547 с муромскими чудо­творцами он канонизирован не был. В 1609 г. его мощи обрели у Борисоглебского собора в Рязани и перенесли в Успенский собор (б. Христорождественский)65.

А. Казанцев в четырнадцати клеймах своей огромной иконы воспроизводит сказание о епископе Василии по тексту, приложенному к житию св. князя Константина (Кл. 74−85). Предание у Ермолая отстраненно как событие давно минувшее: «Видевши же се (беса-девицу. — О. С.) мног народ соблазнися… и приидоша къ епископу в дом, да сея ради вины изгонят ись епископии. Епископ же приим икону образа божия превечнаго младенца и Богородицы… Сий же, стоя на брезе, снем мантию, и простре на воду, и вступи на ню, нося божий и богородичный образы, и абие духом бурным несен бысть со образы»66. Версия в составе княжеского жития эмоциональнее и с подробностями. И хотя в ней нет прямых заимствований из жития Иоанна Новгородского, есть детали, говорящие о его использовании. Так, муромцы видели девицу «бежащу по степенемъ: ко святителю Василiю вверхъ, въ рукахъ своихъ имуще сапоги»67. Казанцев изображает блудницу, в руках ее сапожки (Кл. 75, 76). Новгородцы, приходя к своему святителю, замечали «мониста дъвичья лежаща и сандалiа»68. В клейме же утраченной новгородской иконы они заменены сапогами (Кл. 21 — рис. 32). Муромцы, ведущие епископа к реке Оке, хотят ему «судно дати», что напоминает о плоте, приготовленном новгородцами на Волхове. Казанцев рисует лодку с веслом и домиком (Кл. 82), в несохранившейся новгородской композиции показан плот из бревен (Кл. 23 — рис. 34). На муромской иконе 1714 г. эпизод плавания св. Василия изображается очень подробно, пошагово (Кл. 81−85). Он предстает с иконой и посохом, в темном клобуке, рясе розоватого тона и темно-вишневой мантии с червлеными «источниками». Некоторые изобразительные аналогии с новгородскими сценами видны в произведении А. Казанцева, но они не носят характер прямого заимствования, а более говорят о сознательной переработке.

На иконе 1714 г. отражена особенность муромского чуда св. Василия на воде. Оно «обеспечено» богородичным образом и считается вторым чудом иконы «Муромской»69. (Первое было при крещении города его тезкой). Св. Антоний и Иоанн Новгородские при плавании лишь умозрительно уповали на Божию Матерь; св. Иоанн не посягал на икону «Богоматери Знамение», им же прославленную70. А епископ Василий для надежности путешествия забрал с собой из Мурома городскую святыню. В преобразованном виде в этом предании о перенесении иконы из Мурома в Рязань могли отозваться исторические факты, связанные с «пленением» прославленной Владимирской иконы. В 1176 г. Ярополком и Мстиславом Ростиславичами был ограблен Богородицкий собор во Владимире. Все похищенное оказалось у рязанского князя Глеба Ростиславича. Причем, в числе трофеев была икона святой Богородицы Владимирской. По мнению М. В. Кривошеева, «в ее пленении… был заложен фетишизированный взгляд на икону, заменившую собой языческих идолов. В Повести о рязанском епископе Василии прослеживается тот же языческий мотив по отношению к иконе противостоящего города. Епископ Василий, обиженный муромцами, взял с собой «икону образа Божиа превечнаго младенца и Богородична», отправляясь из Мурома в Рязань. Вместе с иконой Муром покинула по тексту повести благодать Божья, поскольку и «епископия» перешла в Рязань, где епископа с превеликой честью встречал местный князь, а роль Мурома ­упала»71.

Если легендарный мотив чудесного плавания изгнанного епископа был передан от Новгорода Мурому, то эстафета передвижения именно на святительской мантии от муромского епископа св. Василия перешла к ростовскому епископу св. Иакову. По его житию (1762) он движется по Ростовскому озеру именно на святительском одеянии. Св. Иаков был поставлен в епископы в 1386 г., умер в 1392 г. — около ста лет после кончины Василия Рязанского I (отмечено А. А. Титовым)72. Краткое его житие — памятник поздний, и житийные изображения св. Иакова появились только после написания его жития в 1762 г.73 Самый ранний и, по сути, единственный событийный цикл св. Иакова из шести сцен 1760-х гг., где показано и плавание на мантии, — миниатюры, иллюстрирующие Житие Иакова в составе Ростовского Патерика (собр. Титова РНБ.43)74. Сюжет изгнания владыки — общий для Новгорода, Мурома и Ростова — в последнем кардинально переработан. В истории обвинения св. Иакова «легендарный мотив» с кознями дьявола облагорожен. В Новгороде бес мстит святителю из-за нарушения договора и является к нему блудницей. В Муроме вредит епископу по привычке и тоже оборачивается чаровницей. В Ростове он не персонифицируется, а грешница оказывается жертвой власти и народа, которую св. Иаков защитил как сам Христос.

Икона «Святые князья Константин, Михаил и Феодор с житием» 1714 года — редкий памятник, созданный местными мастерами в период перехода от традиций средневековой иконописи к иконе Нового времени. В нем нашел отражение широкий круг древнерусской книжности предшествующего периода и своеобразные литературно-фольклорные мотивы, характерные для Новгорода и Мурома. В произведении Казанцевых органично сочетаются стилистические особенности петровской эпохи и нарочитый архаизм, подчеркивающий древность изображенных событий. В нем заметно характерное для того времени рациональное стремление как можно точнее и достовернее преподнести события и задокументировать местные святыни. В этом позднем грандиозном образе, посвященном муромским чудотворцам, в преобразованном виде дошли до нашего времени некоторые подробности новгородской житийной иконографии, в том числе утраченной.


1 Размер иконы почти 2×2,5 м (199,5×250,5 см). МИХМ. Инв. № М-6604. См.: Сухова О. А. и др. Иконы Мурома. — М., 2004. — Кат. 57. — С. 302−319 (описание — О. А. Сухова); Сухова О. А. Житийная икона святых благоверных князей Константина, Михаила и Феодора Муромских. Александр Казанцев. 1714 год. — М., 2006.

2 Сухова О. А. Житийная икона святых благоверных князей…

3 Дмитриев Л. А. Житийные повести русского Севера как памятники литературы XIII-XVII вв. Эволюция жанра легендарно-биографических сказаний». — Л., 1973. — С. 153−156; Дмитриева Р. П. Повесть о рязанском епископе Василии в ее отношении к Повести о Петре и Февронии // Дмитри­ева Р. П. Повесть о Петре и Февронии. — Л., 1979. — С. 84−85; Кузьмин А. В. Константин, Михаил и Феодор // Православная энциклопедия. — М., 2015. — Т. 37. — С. 100−101.

4 См.: Зиборов В. К. Домашнее прочтение Муромского сборника. Приложение // Опыты по источниковедению. Древнерусская книжность: редактор и текст. — СПб., 2000. — Вып. 3. — С. 63; Руди Т. Р. Похвальное слово Константину Муромскому // ТОДРЛ. — СПб., 2004. — Т. 56.- С. 311−317.

5 Опубликованы: средняя ред. — см.: Повесть о водворении христианства в Муроме. Сказание о житии и чудесах святых чудотворцев Муромских благоверного князя Константина и чад его князя Михаила и князя Федора // Памятники старинной русской литературы, издаваемые графом Г. Кушелевым-Безбородко под редакцией Н. Костомарова. — СПб., 1860. — Вып. 1. — С. 229−237; краткая ред. — см.: Серебрянский Н. Древнерусские княжеские жития. — М., 1915. — Приложение № 27. — С. 100−107; пространная ред. по поздним спискам. — см.: Зиборов В. К. Указ. соч. — Приложение. — С. 59−75; Сухова О. А. Житийная икона святых благоверных князей… — Приложение. — С. 246−256; Похвальное слово // Руди Т. Р. Указ. соч. — С. 318−336.

6 В Троицком монастыре тогда находилась икона «Борис и Глеб в житии» первой трети XVII в., на которой в клеймах показано крещение их отца — князя Владимира и горожан (МИХМ). А в храме Николы за торговыми рядами в иконостасе стояла икона «Леонтий Ростовский в житии» 1677 г., где отражено крещение им ростовских жителей (МИХМ). См.: Сухова О. А. и др. Указ. соч. — Кат. 20. — Кл. 9, 13. — Ил. на с. 169, 208; Кат. 44. — Кл. 16, 18. — Ил. на с. 257, 261; она же. Крещение киевлян, ростовцев и муромцев по клеймам житийных икон Муромского музея // История и культура Ростовской земли-2008. — Ростов, 2009. — С. 345−350. — Ил. 1−3 на с. 355−356; она же. Еще раз о составе клейм муромской иконы Бориса и Глеба // Сообщения Муромского музея 2015. — Владимир, 2016. — Ил. 1 на с. 69; Кл. 9 — Ил. 13. — С. 77−78: Кл. 13 — Ил. 17. — С. 80−81.

7 Описание г. Мурома 1723 г. полковника Коробова // Документы по истории Муромского посада первой четверти XVIII в. Памятники истории Мурома. — Владимир, 2011. — Вып. 6. — С. 117. О династии иконописцев Казанцевых см.: Словарь русских иконописцев XI-XVII веков. — М., 2003. — С. 310−311; Сухова О. А. Казанцевы // ПЭ. — М., 2012. — Т. 29. — С. 335−339.

8 Руди Т. Р. Указ. соч. — С. 310. Существование же специальной книгописной мастерской в Муроме в XVIII вв., и, скорее, именно в Благовещенском монастыре, подтверждено исследователями. См.: она же. Муромский цикл повестей в рукописной традиции XVII-XVIII вв. // Книжные центры Древней Руси. XVII век. Разные аспекты исследования. — СПб., 1994. — С. 207−214.

9 Р. П. Дмитриева указывает, что в сборнике XVII в. (РГБ, собр. Долгова, № 53, л. 355−356об.) имеется краткая заметка, составленная еще в ­1550-е гг., где сказано, что при посещении храма Благовещения (во время подготовки похода на Казань 1552 г.) Ивану Грозному была показана «цка каменая велика самородная»; в тексте Краткой редакции: «И обрели на них каменныя дски велики» (см.: Дмитриева Р. П. Житие Константина, Муромского князя, и его сыновей Михаила и Федора // Словарь книжников и книжности Древней Руси. — Л., 1988. — Ч. 1. — С. 286; Серебрянский Н. Указ. соч. — Приложение № 27. — С. 105. Более подробные описания этой реликвии в Пространной редакции: «И wбретоша надъ мощами ихъ, каменную дцку!»; «Священноинокъ Герасимъ место оуказа; где почиваютъ мощи святыхъ чудотворцевъ! А на нихъ лежитъ дска самородная каменная великая (та дска стоитъ и доныне на ихъ местъ, wт южныя страны оу церковныя стены)» (см.: Сухова О. А. Житийная икона святых благоверных князей. — Приложение. — С. 255); «И обрели надъ мощами стыхъ каменные дски»; «На нихъ тогда лежала все еще дска самородная каменная великая, которая стоит и до нынъ на ихъ мъстъ с южныя страны у Црковныя стъны» (Список жития св. Константина муромского Троицкого монастыря 1893 г. — Л. 33, 34об.-35. См. о нем: Сухова О. А. К вопросу об образце миниатюр поздних списков житий Муромского круга // Книжная культура Ярославского края. — Ярославль, 2007. — С. 28−29, 31−38). В труде архим. Мисаила зафиксировано: «Здесь же на паперти, при входе в теплую церковь, в киоте вставлен камень, лежащий над гробами муромских чудотворцев до положения их в церкви. Камень — серого цвета, по поверхности волнистый, имеет 2 ½ аршина длины и 5 четвертей ширины» (см.: Мисаил, архим. Святой благоверный князь Константин Муромский и Благовещенский монастырь, где почивают мощи князя и чад его Михаила и Феодора // Труды Владимирской ученой комиссии. — Владимир, 1906. — Кн. VIII. — С. 124).

10 Епанчин А. А. Господь поставил меня собирателем. Из краеведческого архива А. А. Епанчина. — Муром, 2002. — С. 56; Смирнов Ю. М. Каменная лодка на волнах времени (рудименты финно-угорской мифологии в культуре Муромского края. — Сообщения Муромского музея — 2016. — Владимир, 2017. — С. 224−225.

11 Муромский писатель Ю. Фанкин использует это предание: «Да и на чем наши изгнанники из Мурома плыли, тоже неведомо: то ли на двух лодках, то ли на кораблях бело-парусных. Одно из преданий гласит, что плыли Петр с Февронией на той самой гранитной плите, на которой святой благоверный князь Михаил был убит, и синие волны, перекатываясь, оставили волнистые бороздки на необыкновенном плоту. И сейчас эта плита лежит в Благовещенском соборе, в притворе, у северной стены» (см.: Фанкин Ю. Неразлученные: сказ о Муромских святых Петре и Февронии. — Владимир, 2001 // [Электронный ресурс]. — Режим доступа: webcache.googleusercontent.com/search?q=cache:Ggwm3aiNZEIJ:old.murom.info/node/3586+&cd=2&hl=ru&ct=clnk&gl=ru.

12 Сухова О. А. и др. — Указ. соч. — Кат. 17. — Кл. 26−27. — С. 131−132, 141; Кат. 19. — Кл. 15−16. — С.151, 164−165; Кат. 39. — Кл. 26−27. — С. 219, 226.

13 Шамин С. М. Легенда о святом камнеплавце в русской литературной и фольклорной традиции // Герменевтика древнерусской литературы. — М., 2004. — Вып. 11. — С. 471−478; Рыжова Е. А. Архитектоника русской агиографии: композиционный эпизод «выбор места основания монастыря или храма» (Мотив «плавание святого» в контексте устной традиции) // ТОДРЛ. — СПб., 2009. — Т. 60. — С. 51−84; Кузнецова В. С. Легенды о переплывающей реку Богородице в русской фольклорной Библии // Критика и семиотика. — 2012. — Вып. 16. — С. 168−182.

14 Петрухин В. Я. Мифы угро-финнов. — М., 2005. — С. 137, 295; Смирнов Ю. М. Указ. соч. — С. 224−235.

15 Лимеров П. Ф. Образ св. Стефана Пермского в письменной традиции и фольклоре коми. — М., 2008.

16 Шамин С. М. Указ. соч. — С. 472; Рыжова Е. А. Указ. соч. — С. 64; Кузнецова В. С. Указ. соч. — С.168.

17 Федотов Г. П. Святые Древней Руси. — М., 1990. — С. 222.

18 Сухова О. А. Чудесное плавание по Волхову, Оке и Неро. К вопросу об одном иконографическом мотиве // История и культура Ростовской земли 2016. — Ростов, 2017. — С. 142−158.

19 Об Антонии Римлянине и его плавании см.: Топоров В. Н. Святость и святые в русской духовной культуре. — М., 1995−1998. — Т. II // [Элект­ронный ресурс]. — Режим доступа: religion.wikireading.ru/176 133.

20 ГИМ. Муз. № 1236. — Л. 99−100. См.: Секретарь Л. А. — Антоний Римлянин / Иконография // ПЭ. — М., 2001. — Т. 2. — С. 676.

21 ИРЛИ, колл. Бобкова № 4, л. 66об. См.: Маркелов Г. В. Святые Древней Руси в иконописных подлинниках XVII-XIX вв. Свод описей. — СПб., 1998. — Т. 2. — С. 56−57.

22 Назаренко А. В. Антоний Римлянин // ПЭ. — Т. 2. — С. 676.

23 Антова В. И., Мнева Н. Е. Каталог древнерусской живописи. — М., 1963. — Т. 2. — Кат. 611. — С. 200; Шведова М. М. Торжество Православия. Каталог выставки. — М., 2009. — С. 24−25.

24 Васильева О. А. Иконы Пскова. — М., 2003. — Кат. 118. — С. 242−243.

25 Пуцко В. Г. Иконописные портреты основателей северных русских монастырей: корни локальной художественной традиции // Кириллов. Краеведческий альманах. — Вологда, 1997. — Вып. II // [Электронный ресурс]. — Режим доступа: www.booksite.ru/fulltext/2ki/ril/lov/16.htm.

26 Хауштайн-Барч Е., Бенчев И. Музей икон в Реклингхаузене, Германия. — М., 2008. — № 301. — С. 281. Икона аналойного размера (31×26 см), на полях которой изображены Петр и Феврония Муромские; приобретена в 1955 г. (инв. № 182).

27 Назаренко А. В. Антоний Римлянин. — Ил. с. 675; Пуцко В. Г. Указ. соч.; Яковлева Л. П. Собор Рождества Богородицы Антониева монастыря. — Новгород, 2016. — С. 2.

28 Антоний Римлянин // [Электронный ресурс]. — Режим доступа: ru.wikipedia.org/wiki/%D0%90%D0%BD%D1%82%D0%BE%D0%BD%D0%B8%D0%B9_%D0%A0%D0%B8%D0%BC%D0%BB%D1%8F%D0%BD%D0%B8%D0%BD .

29 Секретарь Л. А. Указ. соч. — С. 677.

30 Антоний Римлянин // Там же; сайт магазина АГИОС Иконы и православные изделия // [Электронный ресурс]. — Режим доступа: agios-icon.ru/agios/prepodobnyy_antoniy_rimlyanin_novgorodskiy/78/icons/.

31 Сиротинская А. А. Иконография святого Василия епископа Рязанского и Муромского на материалах муромского круга памятников // Муромский сборник. — Муром, 1993. — С. 24−33; Э. П. И. Василий / Иконография // ПЭ. — М., 2004. — Т. 7. — С. 29−30; Сухова О. А. Житийная икона святых благоверных князей — С. 195−226.

32 Секретарь Л. А. Указ. соч. — С. 676−677.

33 РГБ. МДА. № 201. Л. 333об. См.: Назаренко А. В. Василий (Рязанский) // ПЭ. — М., 2004. — Т. 7. — С. 29.

34 В одном из них добавлено: «И со двема колоколы» (РНБ. Погодина. № 1931, л. 103). См.: Маркелов Г. В. Указ. соч. — С. 74.

35 Толстой М. В. Книга глаголемая описание о российских святых. — М., 1887. — С. 241; См. еще: Смирнов И. К. О святых города Рязани. Празднование 800-летия Рязани. — Рязань, 1896. Приложение № 1. — С. 6−7; Сиротинская А. А. Указ. соч. — С. 32. «Водное шествие» ярко звучит и в Службе св. Василию XVIII в.: «На мантию, яко на легкий корабль, возшел еси. На нем же, яко бесплотен, по водам шествие творя» (Тропарь. Глас 4); «Боготечней звезде уподобился еси, преславне Василие, егда по струям водным, противу течения речнаго, на мантии твоей, аки на легцей ладии, со образом Пречистыя Богоматере, силою Божиею веден был еси» (Акаф. Конд. 5).

36 Литые композиции прибытий св. Василия в Старую и новую Рязань были на его памятнике в Рязани 1836 г. См.: Смирнов. И. К. Указ. соч. — Приложение № 1. — С. 6−7; Сиротинская А. А. Указ. соч. — С. 32. Образцом для поздних изображений плывущего св. Василия могла стать икона сер. XIX в. Н. В. Шумова (РИАМЗ), где епископ чуть развернут вправо. Близкий ему образ в 1918 г. принесен в Муром из Рязани (Троицк. монаст.; до 1996 г. — МИХМ). См.: Э. П. И. Василий. — С. 29. Другой образ св. Василия XX в. находится на гробнице св. Василия в Христорождественском соборе Рязани. На южной стене теплого придела муромского Благовещенского собора св. Василий в плавании (но в повороте влево) написан муромским художником П. И. Целебровским (1880-е). Живопись фактически датируется 1949 г., когда стенопись придела была «отреставрирована». См.: Беспалов Н. А. П. И. Целебровский. Деятели культуры в Муроме и Муромском крае. Муромские художники // НА МИХМ. — Ф. 7. — Оп. 1. — Ед. хр. 20; иерод. Алексий (Новиков). Благовещенский монастырь в Муроме. — М., 2007. — С. 312.

37 Печников М. В. Иоанн (Илия) // ПЭ. — М., 2010. — Т. 23. — С. 189−198.

38 Маханько М. А. Иоанн (Илия) / Иконография // ПЭ. — М., 2010. — Т. 23 — С. 199−200.

39 См.: Смирнова Э. С. Смотря на образ древних живописцев. Тема почитания икон в искусстве Средневековой Руси. — М., 2007. — С. 134−148.

40 РНБ. F. IV. 233; F. IV. 225; собр. М. А. Оболенского. РГАДА. Ф. МИД. № 91. См.: Маханько. Указ. соч. — С. 202−203.

41 Гусев П. Л. Новгородская икона святого Иоанна (Илии) архиепископа в деяниях и чудесах. — СПб., 1903. -С. 71−72.

42 Там же. — Рис. 32−36.

43 Дмитриев Л. А. Житие Иоанна Новгородского // Словарь книжников и книжности Древней Руси. — Л., 1989. — Вып. 2 (вторая половина XIV — XVI в.). — Ч. 2. — С. 516−517; Печников М. В. Указ. соч. — С. 189−198.

44 Дмитриев Л. А. Житийные повести русского Севера как памятники литературы XIII-XVII вв. Эволюция жанра легендарно-биографических сказаний. — Л., 1973. — С. 153−156; Дмитриева Р. П. Повесть о рязанском епископе Василии в ее отношении к Повести о Петре и Февронии. — С. 84−85.

45 Гусев П. Л. Указ. соч. — С. 6; Маханько М. А. Указ. соч. — С. 292.

46 Старшие списки — РНБ. F. п. I.48, 1431−1434 гг.; Соф. № 396, 2-я четв. XV в.; ГИМ. Увар. № 325−1, 1-я треть XV в.

47 См. о ней: Квлидзе Н. В. «Знамение» // ПЭ. — М., 2009. — Т. 20. — С. 271−272.

48 См.: Новгородская первая летопись старшего и младшего изводов. — М.-Л., 1950. Переиздание — М., 2000. (ПСРЛ, т. III). — С. 33, 221. По В. Л. Янину, почитание иконы установилось в сер. XIV в., вероятнее всего, в 1355, но О. В. Лосева указывает на упоминание празднования иконе «Знамение» под 27 нояб. в месяцеслове Обиходника 1-й пол. XIV в. — РГБ. Рум. № 284. Л. 91об. По предположению А. А. Гиппиуса почитание иконы, связанной происхождением с боярством Людина конца, сложилось, по крайней мере, к 1192 г. А. С. Хорошев полагает, что почитание иконы сложилось раньше событий 1170 г. См.: Печников М. В. Указ. соч. — С. 190−191.

49 Устюжский летописный свод. — М.-Л., 1950. — С. 43.

50 См.: Миллер В. Ф. Материалы для истории былинных сюжетов. К крестьянству Микулы Селяниновича, Стрелянье Ильи Муромца по церквам и др. // Этнографическое обозрение. — 1911, 3−4, XC-XCI. (П.) (Б). — С. 178. А. В. Марков считал это сравнение В. Миллера ошибочным. См.: Обзор трудов В. Ф. Миллера по народной словесности // Известия Общества русского языка и словесности. — 1914. — 2; 1915. — 1. — С. 291−349. Ср.: Древности. Труды Слав. Ком. М. А. О., т. V, протоколы, стр. 57−58, доклад А. В. Маркова о кн. В. Ф. Миллера. Очерки, т. II (П.); отрывок из былины см.: Гильфердинг А. Ф. Онежские былины. — СПб., 1873. — № 76. — С. 458.

51 Сухова О. А. Икона Муромская — насколько муромская // Уваровские чтения — VIII. — Муром, 2012. — С. 104−139.

52 Кочетков И. А. Икона Муромской Богоматери // Уваровские чтения — II. — М., 1994. — С. 135.

53 Пам. 21 июня /4 июля. См.: Епанчин А. А. Указ. соч. — С. 49, 56.

54 Слово 2-е. О том же о великом святители Иоанне, архиепископе Великого Новаграда, како был въ единой нощи из Новаграда во Иеросалиме-граде и пакы возвратися в Великий Новъград тое же нощи // Месяца септевриа в 7 день. Житие иже во святых отца нашего Иоанна, архиепископа Великого Новаграда и Пскова (РНБ. Солов. 519/500).

55 Там же. — Л. 202.

56 Дмитриев Л. А. Житийные повести русского Севера. — С. 156.

57 Печников М. В. Указ. соч. — С. 196.

58 Кривошеев М. В. Муромо-рязанская земля. Очерки социально-политической истории XI-XIII вв. по материалам повестей. — Гатчина, 2003. — С. — 159.

59 ПСРЛ. Лаврентьевская летопись. — М., 1962. — Т. 1. — Стб. 432−433, 437; Татищев В. Н. История Российская. — М., 1964. — Т. 3. — С. 166, 180, 182−183; Новгородская Первая летопись старшего и младшего изводов. — М.-Л., 1950. — С. 22, 52; 64, 67, 207.

60 Дмитриев Л. А. Житийные повести русского Севера. — С. 156.

61 Дмитриева. Р. П. Повесть о рязанском епископе Василии. — С. 325−326.

62 Сухова О. А. Житийная икона святых благоверных князей. — С. 253−254.

63 Вагнер Г. К. Повесть о рязанском епископе Василии и ее значение для ранней истории Переяславля Рязанского // ТОДРЛ. — М.-Л., 1960. — Т. 26. — С. 171. Отголоски этого предания есть и в «Сказании о св. Василии, изложенному по руководству Житий св. Димитрия Ростовского». — М., 1916. — Кн. дополн. 2. Янв.-Апр. — С. 570−574.

64 Вагнер Г. К. Указ. соч. — С. 171.

65 Назаренко А. В. Василий (Рязанский). — С. 28−29.

66 Дмитриева. Р. П. Повесть о рязанском епископе Василии. — С. 326.

67 Сухова О. А. Житийная икона святых благоверных князей. — Приложение. — С. 254.

68 Слово 2-е. О том же о великом святители Иоанне, архиепископе Великого Новаграда, како был въ единой нощи из Новаграда во Иеросалиме-граде и пакы возвратися в Великий Новъград тое же нощи. — Л. 201.

69 См. о ней: Сухова О. А. Икона Муромская — насколько муромская? — С. 104−139.

70 По позднему преданию, у св. Иакова Ростовского на мантии лежали две иконы. См: Титов А. А. Святый Иаков, епископ Ростовский, и основанный им монастырь в Ростове Ярославской губернии. — Ростов Великий, 1898. — С. 7−8.

71 Кривошеев М. В. Указ. соч. — С. 54−55.

72 Титов А. А. Святый Иаков, епископ Ростовский. — С. 7; Уханова Е. В. Житие св. Иакова епископа Ростовского (источники и литература) // Труды отдела древнерусской литературы. — СПб., 1993. — Т. 47. — С. 244−245.

73 Уханова Е. В. Указ. соч.; Мельник А. Г. Иконография св. Иакова Ростовского // История и культура Ростовской земли 2008. — Ростов, 2009. — С. 361.

74 Титов А. А. Описание славяно-русских рукописей из собрания А. А. Титова. Т. III. — М., 1903. — С. 369−376; Уханова Е. В. Указ. соч. — С. 244−245; Мельник А. Г. Указ. соч. — С. 361−362. Ил.15−19 на с. 371−373.