Фрагменты воспоминаний. Масленица

Фрагмент воспоминаний

По старым традициям с сегодняшнего (9 февраля) дня нынешний год начинается «Масленица».

Сегодня морозный солнечный день и я вспоминаю, такие морозные дни на масленице в Кожевниках.

Утро. В комнатах прохладно. Топятся печи, потрескивая дровами. Я брожу в тёплой фланелевой рубашке и в валенках. Спускаюсь в кухню. Там жарко топится русская печь, в который кухарка печёт блины. В столовой накрыт стол для утреннего завтрака блинами. Стоит судок с растопленным маслом, другой — со сметаной и коробка с паюсной икрой. Наконец из кухни приносят на большом блюде стопы горячих блинов. Начинается завтрак.

После завтрака я одеваюсь и иду гулять во двор. Во дворе ярко светит морозное солнце и снежный покров слепит глаза. Сергеюшка и кучер Ефим лопатами грузят снег на сани. Снег слежался и лопатами вырезается из кучи в виде кубических кусков. Наконец нагружен высокий воз; кучер становится на задки саней и лошадь тянет со скрипом полозьев по снегу этот воз на улицу, чтобы отвезти снег на свалку. Во дворе чисто и как-то приятно уютно. Из труб столбиками поднимается дымок и в воздухе пахнет блинами.

Во второй половине дня, после обеда — папаня с маманей едут в «лаковых санках с медвежьей полостью» в город на катание. Я остаюсь дома и на салазках катаюсь с горы, которую устроили для меня во дворе. У ворот на лавочке сидит в нагольном полушубке и расписных валенках Сергеюшка.

А когда начинаются сумерки я возвращаюсь в дом и, под впечатлением масленичных картинок, помещенных в «Московском листке», на валенках катаюсь по скользко натертому полу в зале, воображая, что я катаюсь на катке, как нарисовано в «Московском листке». На душе тихо, безмятежно и радостно-спокойно!

Через окна «зала» видна беспредельная белоснежная ширь реки, озарённая розовыми лучами заходящего солнца. На стене — картина «Закат солнца в зимний вечер в окрестностях Петербурга».

— «сказка потерянного Рая!».

9 февраля 1953 г.

Борис

---

Фрагмент воспоминаний

«Что было и что стало» — так заканчивается последний строчкой «драматический этюд».

— «Что было». По старым традициям: — сегодня пятница масленицы. Со вчерашнего дня мы в реалке уже не учились по случаю масленицы. В пятницу на масленице у нас ежегодно устраивался силами учеников реального училища и женской гимназии концерт. Этот концерт и в нашей жизни и в жизни всего города был выдающимся событием.

— «Сегодня» с утра мы ели за утренним завтраком — масленичные блины. В окна столовой, слегка украшенные морозным рисунком, проникали яркие лучи утреннего солнца. В коридоре потрескивали дрова в топящихся печах. Стол накрыт для блинов. Настроение весёлое и радостное. Подают блины и начинается завтрак. Я на бумажке отмечаю — сколько я съем блинов.

После завтрака иду в реалку. Там с утра идут приготовления к предстоящему концерту. В одном из классов идёт репетиция ученического струнного оркестра, в другом репетируют ученический хор. В зале — устанавливаются ряды стульев для публики и украшается эстрада. Затем «генеральная репетиция» на эстраде всех участников концерта: — оркестра, хора реалистов и хора гимназисток. После репетиции оканчиваются все последние приготовления и часа с четырёх дня мы расходимся по домам, чтобы в шесть часов прийти к началу концерта. На душе радостно, чувствуется подъем; молодая, здоровая жизнь бьется ключом. Ничто не омрачает душу! Вечером — в шесть часов, одевшись в новую форму спешу в реалку. Спешно собираются все ученики — «распорядители». Нацепляют «распорядительские банты». И хлопотливо и деловито бегают по зданию, готовясь к началу торжества. Зажигаются люстры, зал ярко освещается. Начинает сходиться публика. Становится оживлённо и весело — настоящий праздник!

Затем начинается концерт. В зале тишина, льются мелодичные звуки струнного оркестра и песня: «Далеко, далеко» почему-то воскресает эту поэтическую давно и далеко ушедшую картину — это было!

— «Что стало». — Теперь «масленицы» нет. Хотя многие обыватели, по старой памяти, и пекут, между делом, блины.

Мы — уже старики, потрепанные и искалеченные невзгодами и перипетиями жизни. Ты больной, с измученной душой. У меня на душе камень тяжелых переживаний и душевных страданий. Нет радости жизни! Нечего ждать! — впереди, одни горести и несчастья! Осталось жить только воспоминаниями счастливых и светлых дней далёкого прошлого.

— Вот — «что стало»!

---

Сегодня у нас в Горьком хороший солнечный день, хотя и морозно (15). Близится конец дня — три-четыре часа. Вспоминается, как когда-то в далёком прошлом в это время в Муроме на Касимовской улице начиналось гуляние и катание на лошадях. Тротуары заполнялись гуляющей праздничной публикой. По дороге в двух направлениях проезжают «шагом» катающиеся. Посредине улицы на коне разъезжает Н. А. Бойчевский наблюдая за стройным порядком.

Домой к нам пришли «гости» — тётя Варя, дядя Паня и ещё кто-нибудь, чтобы смотреть на катающихся. Все рассаживаются у окна в столовой и смотрят на катающихся.

Лёгкий морозец и красное солнышко склоняются к горизонту, живописно озаряя покрытый снегом улицы. Затем начинается сумерки, а катание и гуляние все ещё продолжаются.

На «Жадинском пруде» устроен каток, обставленный по берегам елками. На катке оживление: — катаются реалисты и гимназистки. Играет музыка.

Все полно спокойного веселья и радости жизни! Ничто не омрачает души!

— Да! — это поистине был теперь «потерянный рай».

1953 г. Февраль

Б.

---

Фрагмент воспоминаний

Был 1906 г. — Тогда я был студентом, но жил дома, потому что в связи с революционными событиями занятия в училище не производились.

Наступила «раняя» масленица. Стояла ещё зимняя погода и яркое весенне-зимнее солнышко освещало ещё не тронутый приближением весны белоснежный покров улиц города, крыши на домах, прилегающие к городу поля и беспредельный ледяной простор замёрзшей реки.

Мой приятель — Александр Петрович на днях сказал мне, что на пароход «Николай» К. Н. Зворыкина нужен младший помощник командира и советовал мне на лето поступить на это место. Это предложение мне понравилось и я решил предложить свои услуги на эту должность.

В среду на масленице, утром, позавтракав блинами, часов в 11 я отправился на квартиру К. Н. Зворыкина. Жил он за городом, но недалеко от окраины города в т.н. «Бучихе», около своего небольшого чугунолитейного заводика. Заводик и дом, где жил К. Н. Зворыкин, находились в поле и были окружены большим садом, образующим как бы «оазис» в поле.

День был солнечный, но слегка морозный и снег искрился в ярких лучах солнца.

Воздух был сухой и свежий — бодрящий.

Быстро я дошел до места назначения.

На «парадном» крыльце я позвонился, подёргав за вделанную в стену ярко начищенную медную ручку звонка. Открылась ярко жёлтая, «разделанная под дуб» входная дверь и вышедшая на мой звонок горничная осведомилась о том, что мне нужно.

Я пояснил, что мне нужно видеть Константина Николаевича, если он дома. Она пригласила меня в переднюю и сама пошла докладывать хозяину о моём посещении.

Вскоре она вернулась в переднюю, помогла мне снять верхнее пальто и предложила пройти в «залу».

Это было довольно большая, по провинциальному обставленная безукоризненно опрятная комната с блестящим крашеным полом. Вскоре вышел из соседней комнаты Константин Николаевич с тёмными дымчатыми очками на глазах и приветливо поздоровавшись со мною, предложи мне стул около стоявшего в простенке ломберного, сложенного и накрытого кружевной скатертью, стола; сам сел по другую сторону этого стола.

Я ему отрекомендовался и изложил причину и цель моего посещения.

Выслушав меня К. Н. сказал, что у него на пароходе «Николай» имеется полный штат и никого не требуется, а вот у его компаньона Кузьмы Алексеевича Зворыкина нужен младший помощник командира на пароход «Зворыкин» и посоветовал мне: сейчас же пойти к К. А., сказав при этом, что он, пока я буду идти туда, позвонит К. А. по телефону и сообщит, что я пошёл по его рекомендации к нему.

Я извинился за беспокойство и поблагодарив за совет распрощался и ушел.

Через некоторое время я был уже у дома Кузьмы Алексеевича, который жил в большом каменном доме в центре города.

Также на мой звонок с «парадного крыльца» вышла горничная и, очевидно, предупрежденная хозяином о моем приходе сразу пригласила меня в дом и предложила раздеться.

Из передней я также прошёл в зал, где меня уже ожидал Кузьма Алексеевич, обо всём осведомлённый по телефону Константином Николаевичем.

Также, приветливо поздоровавшись, К. А. предложил мне сесть и мы приступили к нашему «деловому разговору».

Зная уже и причину моего посещения он начал сам разговор о моём поступлении к нему на службу и подробно все мне пояснил и рассказал. Я ответил своим полным согласием на его все условия службы и таким образом мы окончательно договорились. Когда он мне сказал, чтобы через недельку я зашёл в контору, для ознакомления с порядком и системой ведения дел и для получения инструкций.

Я его поблагодарил и стал прощаться, считая, что все наши разговоры закончены и потому пора уходить.

Но К. А. не стал прощаться, а сказав, что так как сегодня масленица, то приглашает меня пройти в столовую «на блины». Я, из-за скромности, попробовал отказаться от «блинов», но он не хотел слушать и, взяв под руку, увлёк меня за собой.

В столовой, за большим обеденным столом сидели все члены его семьи. Он меня со всеми познакомил и предложил место за столом.

Хозяева приветливые дружелюбно беседовали со мной на разные обще житейские темы, угощая меня масличными блинами.

Кузьма Алексеевич, пожилой и солидный человек, добродушно и весело шутил. Хотя я и впервые был в этом доме и в этом обществе, но чувствовал себя как в давно знакомой и дружеской среде.

Так закончилось наше первое деловое знакомство с К. А. — моим будущим хозяином и моё поступление к нему на службу.

---

№ 2

Начался «великий пост». Утром и вечером церковные колокола уныло «блямкали». Люди вздыхали и говорили «наступил великий пост, долгий пост».

Но и этот «пост» имел свои прелести и оставил приятные воспоминания.

Начиная со второй недели начинались «великопостные сласти и угощения к чаю».

Из булочной приносили связки на мочальной ленте маленьких сушек. Из «Бакалейного магазина Ивана Петрова Гундобина» — папаня приносил к чаю: халву в круглых расписных жестяных коробках, постный сахар и винные ягоды, нанизанные на мочало. Это были особенности великого поста.

В начале второй или третьей неделе поста папаня говорил: «Надо на этой неделе отговеть, пока не развезли дорогу».

И все эти наивные традиции того доброго времени света сохранялись и выполнялись.

Б. Ж.

---

Тогда я ещё не достиг школьного возраста, а потому свобода моя ничем не было связана и я проводил время так, как хотел.

Жили тогда мы в Кожевниках.

Была пятница масленичной недели, — начиналась «широкая масленица».

Зимнее морозное утро. Светит яркое солнышко и, недавно выпавший снег во дворе, на улице, на крышах, блестит бриллиантовыми искорками.

В доме по случаю «широкой масленицы» — праздничное настроение. В кухне жарко топится большая русская печь; пекут блины. В столовой накрыт стол для предстоящего завтрака с блинами; на столе: хрустальная «бадья» с паюсной икрой и бывший фаянсовый салатник с густой сметаной, а другой салатник — с растопленным жидким коровьим маслом. Это традиционные приправы к блинам!

Но вот на большом блюде горничная несёт высокую стопку первых блинов. За столом папаня, маманя и я (вся тогдашняя наша семья). Радостно и как-то особенно уютно и умильно на душе.

С приятным аппетитом и особенным наслаждением лакомимся все вкусными горячими блинами; подаются все новые и новые порции свежиспеченных, соблазнительно пахнущих, блинов.

А в это время в кухне — за большим деревянным столом, также, лакомится блинами, с обильным количеством сладкой патоки вместо икры (вот оно: как говорят революционеры «угнетение трудящихся бывшее в старое проклятое, тёмное и невежественное время царского мракобесия») — вся домашняя прислуга.

Кончился завтрак: — досыта и плотно все наелись блинов и настроение у всех удовлетворённое и приятное.

Я одеваюсь в валенки, полушубок и шапку с башлыком и иду во двор гулять.

Лёгкий морозец приятно пощипывает щеки. Во дворе папаня руководит вывозкой на свалку снега, выпавшего в предыдущие дни. Кучер и Сергеюшка нагружают большими, как сахар, комьями (правильной кубической формы, нарезанными лопатами) снега на сани и вывозят на улицу — на свалку. По морозному снегу скрипят полозья саней и слегка хрустит под ногами снег.

К половине дня весь снег со двора вывезен и двор представляет белоснежную гладкую, как стол, с уклоном от дворовых построек к воротам, — площадку, в верхнем углу которой стоит моя снеговая гора.

Уборка двора закончилась и все идут обедать и отдыхать.

Наступила вторая половина дня. Зимнее солнышко передвинулось к западу и скрылось от глаз за высокой горой, расположенной позади дома. Тем не менее — дом и двор ярко освещены отраженным от снега рассеянным светом, а расположенные против дома просторы реки и заречных лугов залита розовым светом, заходящего солнца.

В городе, по случаю масленицы, после обеда начинается праздничное катание и гуляние на главных — Касимовской и Московской улицах. Я не видал тогда ещё этих катаний и знал о них лишь по рассказам мамы. По её рассказам это было особенно праздничное и торжественные событие; масса горожан, нарядно одетых, катались на тройках, парах и на одиночных санях и гуляли по названным улицам города.

И вот родители мои тоже собрались ехать в город на это катание. Запрягли выездную (у нас было две лошади — выездная и рабочая) — лошадь в блестящие лакированные санки с медвежьей полостью и папаня с маманей, одетые в нарядные шубы с бобровыми воротниками, уехали в город.

Во дворе воцарилась мирная, ласкающий души тишина; на лавочке, у открытых настежь ворот, со двора на улицу, сидит одетый в нагольный овчинный полушубок и белые, расписанные красными и чёрными точками кружочками, валенках — сторож Сергеюшка.

Я катаюсь с горы на специальных санках, купленных для меня в магазине Михаила Ивановича Зворыкина.

Санки эти на железных полозьях и с сидением в виде продолговатой доски, обитой мягкой пёстрой материей с бахромою по краям.

По снеговой лесенке, устроенный сбоку горы, я взбираюсь наверх ее и затем скатываюсь, на санках, по ледяной поверхности снеговой горы, устроенной для меня под личным руководством папани. Далее санки медленно катятся по гладкой снежной, наклонной к воротам, дворовой площадке.

Никем и ничем не стесняемый, я услаждаюсь этим катанием, сравнивая его с тем неведомым мне, катанием далеко в городе, куда уехали мои родители.

И так незаметно проходит время до наступления зимних сумерек, когда я иду уже домой.

Спустя ещё немного времени возвращается из города родители, весёлые и довольные своей праздничной прогулкой.

В столовой зажигается лампа и все садимся за вечерний чай.

Такой ясный солнечный зимний день был и сегодня в пятницу «широкой масленицы» — 21 февраля 1958 года в городе Горьком.

Б. Ж.

---

«Путевые заметки»

Поезд ритмично постукивает колёсами, приближаясь к Москве. Семь часов утра. Почти расцветало. В окна вагона видна природа «зимне-весеннего» утра. Вокруг линии железной дороги мелкий лесок, слегка покрытые инеем, и снежный покров земли. Временами — проблески утреннего солнца.

Я еду в поезде и всё это, невольно, напомнило мне, как когда-то давно я также ехал на масленицу в Муром. На душе было кристально светло и безмятежно радостно. Никаких огорчений. А впереди, — скоро родной дом, близкие, радостно встречающие люди. Старинный уютный дом, где в традициях того времени жизнь протекала мирно и безмятежно. Масленица с праздничные блинами и развлечениями — душа спокойна и не рвётся на части, где близкие люди около тебя, всё спокойны и счастливы. Жизнь их протекает мирно и без треволнений.

Вот родной дом; боковое парадное крыльцо. На санках въезжаешь открытые широкие ворота во двор дома. Во дворе на цепи у большой конуры приветливо лает «Дуца». Передний уже встречает маманя, Ленюшка и суетящийся — ты. Все радостно оживлены. В коридоре топятся печи потрескивая горящими дровами. В зале встречает меня папаня и целуют в губы. В большие окна столовой приветливо светит яркое утреннее ещё зимнее солнце.

Накрыт стол и подают блины. Ты юлишь и трешься около меня. Ленюшка рассказывает разные новости и события. Маманя хозяйничает за столом у самовара-«вазой». Папаня спокойно и молчаливо закусывает. Тётушка Лена чванно завтракает, умильно поглядывая на меня.

Затем папаня довольный и радостный или спокойно сидит или вдруг срывается с места сделать какое-нибудь распоряжение. Мы идём наверх: в мир детских воображений, игр и грёз.

И всё это теперь — сказка прошлого, которое было так недавно и ясно видимо и… так бесконечно давно; прошло с лишним 40 лет, за который пройденный длинный жизненный путь, на которому много было всяких, и большей частью тяжелых, событий. И вот теперь я еду также домой, но на душе не спокойно, какой-то камень лежит внутри, какой-то не осязаемый страх чего-то неясного, но нехорошего.

О как прекрасна ты сказка прошлого «потерянного рая»!

---

| Вперед →